После переезда из Дедюхино мы жили семьей в Абрамово. Напротив, в доме, перенесенном из поселка Ленва, жил отец с дочерьми.
Мой отец Третьяков Павел Иванович – инвалид по слуху и зрению, потерял один глаз из-за производственной травмы. Сосед тоже Третьяков Иван Ильич, инвалид без ноги, ходил на протезе собственной конструкции. Оба были примерно одного возраста, да еще и однофамильцы. В прошлом чекисты. Оба глуховаты.
Если на улице начнут беседовать, да так громко, что издалека можно было понять, кто о чем говорит. При случае любили выпить. Заведут разговор, начнут спорить, доказывать друг другу чуть ли с не научной точки зрения, хотя оба были малограмотны.
Прошло полвека, но один их спор мне запомнился. Иван Ильич сказал, что земля круглая, имеет форму шара. А мой отец был категорически против: «Ваня, ты что мелешь? Какой шар? Это, значит, мне придется ходить вниз головой? Ты, Ваня, дурак вместе с учеными! Нашел в чем меня убеждать». Иван Ильич возмутился. Он-то верил, что наша планета круглая, но как доказать – не знал. Он говорит: «Ты, Паша, никак не хочешь понять этого. Все люди знают, что земля круглая, а ты один не хочешь этого знать». Иван Ильич засмеялся. Отец ему в ответ: «Ты еще смеешься? Убирайся с моего дома! Иди, иди чересчур грамотный. Взялся мне тут доказывать, что я живу на шарике».
Иван Ильич осерчал. Обидно стало, что сосед не понимает такой простой вещи и гонит его несправедливо. И захромал к себе домой, что-то ворча под нос. Кому адресовал ворчание, было понятно. Он шел и оглядывался на дом, откуда его прогнали.
На другой день оба Третьяковых уже сидели на лавочке у его дома и говорили о чем-то другом. А вчерашней ссоры как будто и не было. А может просто не хотели больше спорить, зная, что с таким образованием, как у них, не смогут доказать, кто из них прав. Дружба не распалась, а наоборот крепла.
У меня была мечта приобрести магнитофон и записать на пленку мои любимые песни, которые передавались по «Маяку»: «Коробейники», «Когда я на почте служил ямщиком», «Гори, гори, моя звезда», про Ермака, песни Руслановой, полонез Огинского. Со временем это удалось мне сделать. Я до сих пор люблю слушать эти старинные, полные души произведения. В отпуске я побывал в северной столице нашей Родины, Ленинграде. Там приобрел радиолу «Казань-2» с магнитофонной приставкой, кассетами на 100 метров. Радиола была удобна тем, что складывалась в небольшой чемоданчик, и ее удобно было переносить.
В праздники – Новый год, Пасха, 1 Мая, Ильин день мама отцу ставила бражку, сама была непьющая. Отец приглашал в гости Ивана Ильича, выпивал сам и его угощал бражкой. А потом запевал песни: «Ермак», «Гремел, ревел пожар московский», «Золотые горы». У меня появилась мысль записать на пленку то, что исполняет отец, но так, чтоб они не могли увидеть радиолу и микрофон. Иван Ильич почти не пел, а слушал отца и только головой покачивал. Отец, мало того, что громко пел: «Ревела буря, гром гремел», да еще вставал со стула и сам себе дирижировал руками. В этот момент он ощущал себя знаменитым исполнителем. Поговорили, попели, устали. Иван Ильич, уже хмельной, отправился домой, я его проводил. Отец, еще посидев немного, тоже отправился спать. Я настроил радиолу, запись меня обрадовала, воспроизведение получилось отличное.
Отец проснулся, выпив еще стакан бражки, говорит: «Где Ваня?» «Ушел домой», – отвечаю ему. Я спросил: «Песни помнишь, как пел?» «Немного вспоминаю», – отвечает он. «Хочешь послушать, как ты пел?» «Как это послушать?» «Ты что ли будешь петь? А мне сейчас что-то не хочется петь». «Нет, ты будешь слушать себя». «Ничего не понимаю, как я себя буду слушать?» «Пойдем в комнату, там ты услышишь, как ты вчера прелестно пел». Я завел радиолу на полную громкость. Послышались то ли песня, то ли музыкальные крики моего отца. Сначала он был в недоумении, так как узнал свой голос. Сходил на кухню, еще выпил стакан бражки. Говорит: «Дай еще послушаю». Он узнал свой голос и все больше удивлялся. Отец знал только радио, телевизора в ту пору не было, может он слышал про магнитофон, но как он работал, ему было не известно. Слушая он возбуждался: «Схожу за Иваном. Послушаем вместе». Пришли. Отец говорит: «Послушай». Магнитофон стал воспроизводить запись на всю мощность. Но два друга все равно для убедительности приложили к ушам ладошки рук и слушали. Это ли не диво, вчерашний день стал сегодняшним для них. На их лицах было не только удивление, но и гордость, что их голоса кто-то слушал и сейчас воспроизводит.
Иван Ильич закашлял, потом смеялся до слез, показывая на проигрыватель: «Вот, Паша, не помню, когда так смеялся. Хороший чемодан. Он нас подслушал, о чем мы говорили и пели, а теперь нам об этом рассказал».
Отец ему ответил: «А мне как быть? Он (Володя) уйдет куда-нибудь из дома. Придет. Свой чемодан включит и все будет знать, что я делал, о чем говорил. Что мне сейчас делать? Говорить шепотом? Или вообще молчать? Ябедник ему все про нас расскажет. Друзья так и не поняли в чем секрет этого чемодана.
А отец, выпивши, часто предупреждал меня, что он выбросит этот чемодан-ябедник. Но эти слова были как шутливая угроза. Ему самому был интересен и непонятен секрет такого чудо-чемодана.
Владимир ТРЕТЬЯКОВ